Катерина Ковалева

Книга "Вечность во временное пользование" Инны Шульженко оставляет странное впечатление. Мне кажется, у нее очень узкий таргет — эмигранты из России, живущие в Париже. Она чудовищно толстая, в ней куча героев, но все истории релевантны именно для Франции. Там описаны богемные французы, русские, спасшиеся из СССР, и арабы, страдающие от порядков в исламских государствах. Ну ок, есть один англичанин. Но по своим повадкам он совершеннейший француз. И то, что единственный положительный отзыв на нее дал Сергей Кузнецов, тоже живущий в Париже, только подтверждает мою теорию. Он в частности пишет, что все линии романа, сходятся в одну, ну так это неправда. Большая часть линий остается не у дел.

Все русские сюжеты мне хорошо знакомы. Что говорит либо о том, что у меня много пересечений с этим кругом, либо о том, что автор подобрал их с правильной для проекта оптикой. В общем, если вы ощущаете себя русским в Париже, книга имеет шанс вам понравиться. Мне не понравилась.

В цеху мне выдали новый комбинезон, кожаные ботинки и кепку:

«Косынку сними, искра попадет, и сгорит вместе с волосами».

В подсобных помещениях, примыкавших к цеху, нам выделили комнату, окна которой выходили на железную дорогу. По ней в цех завозили материалы, которые загружались в мартеновскую печь. В материалы попадали самые разнообразные вещи, в том числе винтовки с деревянными прикладами. Приклады в печи сгорали.

Составы двигали давно списанные паровозы. Иногда такой паровоз останавливался под нашими окнами, ожидая своей очереди, и отчаянно дымил. Это вызывало раздражение сотрудников нашего отдела:

«Если паровоз не перестанет дымить, я ему сброшу в трубу кирпич».

--

Прочитала статью о том, как детям не дают спать. Злые люди поднимают их слишком рано, чтобы отправить в школу. И, конечно, там ни слова не сказано о том, что ранее начало уроков просто привязано к началу рабочего дня, чтобы родитель успел и ребенка в школу отволочь, и себя на работу доставить. А если оставить начало рабочего дня в 9:00, а детей пригласить в школу к 10:00, то это создаст неразрешимую проблему для работающих родителей.

Или все спят, или никто, по-другому не получится. И вопросы надо задавать не школе.

А я правильно понимаю, что вот эти хамящие нейросети — это модель того, что произошло бы с человеком в полностью естественной среде? Без сказок на ночь, бесед с родителями и возможности поссориться со сверстниками?

Многие тоскуют по легким и приятным светским разговорам, не осознавая, что эти разговоры вовсе не легкие в исполнении, а приятность в них примерно такого же типа, как ощущения после «порубил дрова». Светский разговор сам по себе ценности не имеет. Он является технической необходимостью для перехода к более глубоким разговорам и совместным действиям. Ровно так его и следует рассматривать.

Люди, изучающие  английский, часто жалуются , что в подобных разговорах отсутствует эмоциональная глубина и присутствует множество культурных элементов, которые трудно обрабатывать. Но эмоциональная глубина там отсутствует по определению, ее просто не должно там быть, а культурные элементы идут веером, чтобы понять, в каком месте можно установить контакт.

Давайте проведем ревизию того, что в светском разговоре между малознакомыми людьми есть, а чего нет.

Как, наверное, понятно, я фанат низкого контекста. Я в нем разбираюсь, умею включать туда людей и определять суть проблемы. Решение ее после этого становится делом техники. Однако люди, которые понимают чужие высокие контексты и умеют разбираться с чужими иерархиями, вызывают у меня восторг.

Обычно в чужом высоком контексте люди используют прижатые уши и лесть, но это не так круто. Круто понимать тонкие нюансы и действовать в соответствии с ними.

Вот отличный фрагмент из «Крестного отца», где дон Корлеоне обсуждает со своим советником подарок, который сенатор прислал на свадьбу дочке дона.

Но когда нет желания и времени читать такие шифры, остается низкий контекст.

Нашла у https://a-str.livejournal.com/673458.html статью Ричарда Кука «Как ломаются сложные системы». Ох. Круто. Статья написана почти тридцать лет назад про медицинские системы, но ее сейчас на что хочешь клади — и будет верно.

Особенно зацепили две вещи -

«Поскольку системные аварии происходят как следствие сочетания множества ошибок, не существует единственной «причины аварии».»

«Знание последствий заставляет нас преувеличивать очевидность приведших к нему событий для специалистов. Это означает, что анализ работы людей, проводимый ex post facto, дает неточные результаты.»

Несколько удивляет, что мы все еще живы при таких делах. И еще хорошо видно, что все, кто участвует в сложных системах, вынуждены смиряться со своей ограниченной ролью и малым контролем за ситуацией. Теоретически люди не должны бы при этом отказываться от ответственности, но сброс ее происходит автоматически, как только человек обнаруживает себя в подобном положении. И было бы странно ожидать иного.

Некоторые типовые ситуации предсказуемо относятся или к низкому, или высокому контексту.

Не успела я написать про проблемы с трудоустройством подростков, как на меня вынесло статью про нашего министра образования. Оказывается, у нас собираются возродить учебные профкомбинаты. Мама дорогая, какое счастье, что мой ребенок уже школу закончил. За что же нам все это? А я думаю, откуда эта шарманка о приучении к труду? А вот откуда.

Про приучение к труду. Я считаю, что более ахинейской концепции трудно придумать. Что вообще такое труд? Это деятельность, которая вызвана или текущей непосредственной необходимостью, например, квартира грязная, надо убрать, или более сложной необходимостью, например, надо купить еды, а для этого добыть денег. Соответственно труд бывает двух видов: пойти сделать что-то полезное для себя, близких или просто хороших людей бесплатно, либо сделать нечто полезное за деньги для себя. Если необходимость высасывают из пальца, чтобы создать условия для приложения ненужных усилий, это не труд. Это профанация. Поэтому послать ребенка на производственный комбинат, чтобы он там поделал непонятно что непонятно зачем — это ровно такая профанация. Что денег там не дадут заработать — к гадалке не ходи. А близким эта работа тем более не нужна.

В мое время эти УПК, которые должны были приучить детей к труду, делились на два типа: чистая профанация (в которой работала я) и кружки по интересам. Вот вторые были ничего. Там учили печатать на пишущей машинке, готовить, водить грузовик, и это было довольно прикольно. Некоторые из моих друзей даже чему-то там научились. Но использовать эти навыки им помог бардак 90-х, когда вообще не смотрели, кто, что и где. Сейчас в зарегулированном насмерть пространстве УПК даст пустую бестолковую корочку. А школы будут соревноваться в лютости — кому позволят освободить своих учеников от УПК, а кому нет. Будет как с формой. Кому-то удастся отбиться, а кто-то будет вынужден подчиниться.

Та производственная профанация, правда, имела некоторые забавные последствия. Она проходила на комбинатах, укомплектованных устаревшей техникой и в диких условиях, и давала хорошее представление о рабочих профессиях. Никто после этого быть рабочим не хотел. Если это было целью, то демонстрация была отличная.